Трансвестизм в традиции русского мессианства

Я думал-думал и надумал написать о наших отечественных царевнах-лягушках, на время скидывающих лягушачью кожу и являющихся прекрасными царевнами, о наших трансвеститах. Глубоко заложенный в наши гены мир русской сказки порождает очень странные женские образы. Так, наряду с Василисой Премудрой не менее весомой фигурой предстает нам Баба-Яга или какая-нибудь кикимора болотная, Крошечка-Хаврошечка, ее сестры Одноглазка, Двуглазка и Трехглазка и т. д. Значение, функции этих персонажей представляются очень значительными, так как они наделены сверхъестественной силой. И в этом широком диапазоне от Василисы Премудрой до Бабы-Яги возникают в нашей культуре такие женские образы, как Любовь Орлова, Элина Быстрицкая, Татьяна Самойлова, Ольга Остроумова, но также Фаина Раневская, Рина Зеленая, Майя Булгакова, Лия Ахеджакова, Алиса Фрейндлих, Алла Пугачева…

Известный английский певец, открытый гей и, стало быть, близкий к транссексуальной культуре Марк Алмонд в своих опубликованных воспоминаниях о России назвал меня, Владика Монро, первой русской драг куин, т. е. транствестийной звездой. Действительно, я наделал шума тогда, в перестройку, своими публичными переодеваниями в Мэрилин Монро. Но видит Бог, я — не первый! Втайне этим занятиям предавались многие мужчины, представляли свой нехитрый сосуд для размещения в нем особого огня, чаровали и очаровывали этим огнем самых близких своих друзей.

Слева: обложка журнала «Птюч» № 1, 1994; справа: обложка журнала «Птюч» № 2, 1995

Но и явно, на поверхности общественной жизни, нет-нет да и вспыхивали эти внезапные метеоры, почти звезды, но именно драг куинз. Сколько раз завораживала кинематографическими трюками Баба-Яга, Пиковая дама, просто ведьма в исполнении виртуоза перевоплощений Георгия Милляра! Я уже не говорю о внезапной славе, почти затмившей славу Нонны Мордюковой, свалившейся на голову Александра Калягина после сыгранной им роли Донны Розы Д’Альвадорец в фильме «Здравствуйте, я ваша тетя!»… Не знаю, как у других, но меня всякий раз огорчал в этом фильме финал, когда Калягин выходил в мужском костюме из своей чудесной конспирации. Некрасивый, толстый сосуд. Безо всякого этого вот огня… И такой трансвестизм, такое периодическое, ограниченное во времени сверкание уходит корнями в сказочную традицию. Уже упоминавшийся мною в начале образ Царевны-лягушки является ответом на все вопросы. Казалось бы, что такое за существо лягушка? Это изгой природы. Помните, у Пушкина: «Родила царица в ночь / Не то сына, не то дочь; / Не мышонка, не лягушку, / А неведому зверушку»? То есть только уже неведомая зверушка могла превзойти в своей ущербности лягушку, и превосходила она эту лягушку по многим показателям. Например, по невозможности определить пол: не то сын, не то дочь… Между тем, со стороны добрых сил, это существо было вполне нормальным, даже выдающимся самцом, князем Гвидоном. Запутанность истории продолжается, когда себе в жены этот Гвидон выбрал существо тоже необычное, в недавнем прошлом птицу — лебедя. Неблагонадежное социальное положение Гвидона соотносит его с до сих пор дискриминируемыми у нас гомосексуалистами. Как похоже наше посткоммунистическое общество, где кухарка призвана управлять государством, на ту самую братию во главе со сватьей бабой Бабарихой, велевший «и царицу, и приплод / Тайно бросить в бездну вод»… Тем не менее чудодейственное свойство перевоплощений, трансмутаций этих сказочных изгоев общества в итоге привело их к триумфу. Такая похвала трансвестизму осталась в подсознании народном.

Разворот журнала «Птюч» № 3, 1995, со статьей Владислава Мамышева-Монро «Трансвестизм в традиции русского мессианства»

Итак, вернемся к нашей лягушке. К царевне. Эта, с позволения сказать, лягушка — урод. Во всяком случае она не женщина. Этот факт насмешил и озадачил братьев Ивана, выбравших себе в жены обычных женщин. Они даже протестовали: как ты собираешься с ней... ну, это… Лишь мудрый отец благословил Ивана с его избранницей — мол, от судьбы не уйдешь. Женщина в ней просыпалась и являлась по ночам. Но какая! Она оставила далеко позади себя всех женщин из сказки. Она превзошла их в тысячи раз. По сути, это не важно, что за существо была наша царевна в другое время суток. Хоть лягушка, хоть свинья, хоть мужчина… Главное — тот волшебный огонь, который внезапно вспыхивал в ней и преобразовывал всю ее природу. Такой сюжет наводит на мысль, что настоящая женщина никогда не достигнет тех высот женского идеала, совершенства, на которые способно трансвестирующее в женщину существо. Так, в Пекинской опере издревна женские партии исполняют специально подготовленные для этого мужчины по простой причине: только мужчина знает, какой должна быть женщина. Ведь патриархальные отношения предлагают женщине служить своему господину мужчине. Разумеется, что идеальный образ такой женщины располагается только в мужской голове. А у настоящих, реальных женщин есть еще свои мелочные интересы, планы, как правило, приводящие к крушению идеального женского образа. Соответственно, социальный уклад подразумевает трансвестизм как единственно возможный идеал отношений: мужчина + женщина.

Слева: обложка журнала «Птюч» № 3, 1995; справа: обложка журнала «Птюч» № 4, 1995

На Западе культура переодеваний, перевоплощений расцвела среди общей массовой культуры уже давно в особые структуры, чем-то напоминающие гетто, экологические ниши. Наши трансвеститы доморощенные до сих пор воспринимаются таким пикантным сюрпризом, шуткой из репертуара Авдотьи Никитичны и Вероники Маврикиевны. И примеры у наших трансвеститов другие. Если говорить о массовом подпольном трансвестизме, не выходящем за рамки частной жизни отдельных граждан, то таким массовым примером, шаблоном и эталоном в западной культуре является Мэрилин Монро, такой тип сексуальности, публичного поведения, эстетический стиль. Наши, русские, в основном грешат Аллой Пугачевой, женщиной-монстром, выросшей из девочки-подростка, радующейся чужому счастью, из стихотворения Заболоцкого. И это очень забавный эффект выходит, когда такой наивный и простой взгляд на природу женственности, каким является феномен Аллы Пугачевой, трансформируется столь непростыми и запутанными средствами в Аллу Пугачеву трансвестийную. Это уже даже не Оззи Озборны получаются, это такие чудища архаические возникают, какими древние славяне представляли и изображали гневное божество — Перуна. Это сильные образы. Кто видел наши мужские варианты Аллы, тот поймет меня.

Разворот журнала «Птюч» № 2, 1995, со статьей Владислава Мамышева-Монро «Размышления о светской жизни столицы, или Пир во время чумы», проиллюстрированной «расцарапками» автора

Уродливость, гадливость отечественных трансвеститов вступает в спор с аккуратистским культом внешности трансвеститов западных. Окончательно эта тенденция закрепилась в массмедиа не сравнимым ни с чем браком Аллы Пугачевой и Филиппа Киркорова. Наша любимая Алла клюнула на удочку своего же производства. Это эмблема вечности — змея, пожирающая свой хвост. Это Харе Кришна в самом вульгарном толковании настенных индийских календарей. Но вопиющая и красноречивая. Манера держаться на сцене, жеманно-драматические жесты, всхлипывания, ужимки, даже расстановка ног копируются Киркоровым с Пугачевой досконально. И это сильно действует, это не оставляет равнодушным, будит какие-то инстинкты… Например, многим хочется дать по морде этому Киркорову. А другим раствориться в его объятиях. Сама Алла уже окаменела в подлинном величии, как Нарцисс, узревший свое отражение, зато ее вторая половина, с мужской щетиной на припухлых щеках, напоминающей черно-коричневый грим второго подбородка прославленной певицы в годы ее катастрофического ожирения, он полон жизненных сил и жреческого одержания в служении древнему культу. Или вот другой пример — Боря Эм. Этот артист оригинального жанра пошел по линии развития образа пьяной Людмилы Гурченко — и опять же со щетиной. Откуда эта щетина? Откуда у наших трансвеститов столь навязчивая идея подчеркнуть свою трансвестийность вместо стремления западных добиться максимального сходства с женщиной? Наверное, из той же глубины веков. Оттого что наши трансвеститы ближе к мифологической, мистической подоплеке самого явления. В книге Розанова «Люди лунного света» первый раздел называется «Бородатыя Венеры древности», где повествуется о массе таких примеров, о древних скульптурах Венер с мужскими гениталиями и бородами. Поэтому наши трансвеститы несут функции миссионерские. Они как бы фиксируют и являют нам через свои яркие и скандальные жизни слияние полов — примету времени — даже в ущерб эстетическому восприятию их работы на сцене. Такие вот формы в трансвестийном исполнении принимает непреходящий миф о русской духовности, о русском мессианстве.

artguide